— Всем оставаться здесь, — приказал Ханосукэ. — Я закажу еду в комнату.

— Я пойду с вами, прошу вас, — попросил я. Ему не стоило идти одному.

— Идемте.

Уже стемнело. В комнатах горел свет, двор освещали масляные плошки внутри каменных фонарей. Посреди двора стояло скромное вишневое дерево приятных пропорций, со дня на день ему предстояло расцвести. Запах вечера был одуряющим. Я понял, что это вот-вот произойдет.

Когда мы возвращались к себе по коридору, освещенному фонарями за бумажными перегородками, Ханосукэ остановился и тихо произнес:

— Я беспокоюсь. Не нравится мне это. Вы знаете, что обычно мы отправляем два отряда с денежными ящиками? Один по Токайдо, другой по Накасендо. В одном из ящиков — камни. И даже мы не знаем в каком. В прошлый раз один из отрядов исчез в пути. И в этот раз мы идем одни.

— Я не знал об этом. Как исчез?

— Совершенно, — прошептал Ханосукэ. — Никого не нашли. Возможно, и не особо искали — стража Ставки нас не слишком ценит, облаву организовали слишком поздно. А возможно, в том и был умысел — ослабить наше княжество в такой важный момент, — ведь наследник еще не назначен. В столице шагу не ступить без подарка, а без денег все совершенно затягивается… Может быть, это не совпадение. Возможно, это происки лазутчиков Ставки и мы — их цель. А потом спишут на разбойников. Да на Токайдо разбойников уже лет десять как вывели — мы же не в северной глуши! Поэтому я беспокоюсь. Поэтому мы должны быть осторожны, я не могу позволить себе терять людей в глупых схватках по дороге. Даже по такому поводу. Мы не можем себе этого позволить. Не сейчас. Будьте внимательны, не дайте себя втянуть в нечто подобное. Большая часть моих людей никогда не бывала в настоящем бою и не знает, что это такое — убить человека в поединке.

— Я вас полностью поддерживаю. Я уверен, что вы все делаете правильно. Я заметил, что эти тоже не выходили есть в общую комнату.

— Может, поели раньше.

— Может, — согласился я.

Мы вернулись в комнату.

Укладываясь спать после ужина, я вдруг подумал, что, возможно, поэтому меня отправили вместе с ящиком — разрешить две проблемы одним ударом. Если мы тоже исчезнем…

Но тогда я должен допустить, что кто-то из руководства княжества — предатель. Способны ли люди, подставившие Накадзиму, на такое? Конечно, способны. Я вспомнил распространившиеся слухи о взятках и расточительстве в руководстве княжества, пока князь далеко, — и господин главный садовник говорил со мной об этом.

Хотя так ли это — другой вопрос.

…Ночью я вышел к зацветающему дереву во двор успокоить растревоженный дух — уже взошла луна, цветки раскрывались один за другим, меня окутал и обездвижил запах несомненной весны. Я не сразу заметил старшего из северян, стоявшего неподвижной тенью в тени дерева. Он молча смотрел на меня. Его привело сюда то же, что и меня, — нет ничего грустнее и мимолетнее поры ханами в пути.

Я поклонился ему. Он немедленно ответил.

И мы еще долго стояли на холоде, глядя, как лунный свет неуловимо раскрывает цветки. Утром все проснутся — и замрут в восхищении и печали. А мы видели, как это происходило.

Склока сейчас, по сравнению с происходящим, была совершенно неуместна, груба. Бессмысленна.

Старший северянин опустил взгляд, произнес:

— Я уверен, вы не чужды искусству сада.

— Я еду в Эдо устраивать сухой сад в усадьбе нашего господина князя.

Он понимающе кивнул:

— Нас тоже там ждет служба.

Нет. Этот человек не станет резать людей по ночам ради денег.

Потому после некоторого молчания я решился:

— Завтра мы переправимся через реку в Футю и дойдем до станции Эдзэри, где задержимся — оттуда открывается замечательный вид на сосновые рощи Михономацубара.

— Это знаменитые сосновые рощи, — легко согласился он, — с ними связана красивая легенда. Завидую, вам будет интересно. Ну а мы там не задержимся — как раз хотели завтра успеть перейти через перевал Сэтта и заночевать в Окицу, дальше по Токайдо.

— Вы очень благонамеренный господин, благодарю вас и желаю спокойного пути в дальнейшем.

— А я благодарю вас.

Мы поклонились друг другу и одновременно оставили дерево, являющее свой цвет в лунном свете. Сегодня никто не умрет. Хорошо.

Я пошел спать.

Утром рассказал все Ханосукэ — и он благоразумно задержал наш выход еще на час.

Больше мы их на своем пути не встречали.

Глава 14

Рис, меч и ящик с деньгами

И в тот же день я нашел то, что искал так долго на склонах гор, — подходящую для пересадки сосну, ближе к линии снегов, где деревья растут медленнее. На пару ладоней проросшую сквозь глинистую почву, поднявшую на своих уже гордых маленьких ветвях желтую слежавшуюся хвою столетних гигантов над нею. Когда-то и она сможет стать такой же.

Форма маленькой кроны была уже густой и приятной глазу, изящные ветви с редким пятиигольным числом иголок в пучках, обычно их три или четыре, а пять я еще не встречал. Большая удача. Я внимательно осмотрел основание ствола, потом начал копать. Деревце еще не вполне проснулось после зимы, и как раз сейчас подходящий момент для пересадки. Окапывал я его долго и осторожно. Я примерно представлял, какой должна уже быть прихотливая вязь его корней, старался их не перерезать, оставить достаточно почвы на корнях.

Я наполнил плоский глиняный горшок с надписью «Долголетие» почвой из оставшейся от сосны ямы — это очень важно, и опустил деревце в новое пристанище.

Все. Замечательно. Когда-нибудь ты станешь главной опорой, центром восхитительного сада.

Я увязал горшок с деревцем к своему ящику с вещами и двинулся на поиски товарищей. Ханосукэ, когда я собирался отделиться, чтобы подняться вверх по склону к хвойной роще на горе, говорил, что они скоро остановятся ненадолго покурить в живописных развалинах на склоне дальше по пути.

Так что я их скоро нагоню.

Я едва не прошел мимо.

Я шел по горной тропе вниз по склону к Токайдо — там по утоптанной дороге двигались маленькие фигурки людей, и лишь случайно обратил внимание, что ярко-белая вытертая потными руками палка, поставленная у порога отдаленно стоящего среди деревьев заброшенного маленького святилища, не просто палка — это палка нашего носильщика. Он носил на ней ящик. Заметная штука.

А почему палка есть — а ящика нет? И носильщика нет?

Я убрал с лица довольную улыбку — и забыл о горшке с сосной. Сошел с нагретой высоким солнцем тропы. Медленно вошел в сырую тень деревьев вокруг святилища. Иссохшее дочерна дерево, заплесневелая осыпавшаяся черепица. Такие места еще называют нечистыми, и простой народ не склонен к ним приближаться.

Я приблизился. Отодвинул тяжелую деревянную решетку на входе, вошел внутрь. Полутьма.

Ящик стоял тут. Лежали еще какие-то брошенные наши вещи. Копья обоих пехотинцев, сандалия, шляпы прислонены к стенам — словно расселись отдохнуть от солнца под крышей, покурить, поболтать без того, чтобы глотать с каждым словом дорожную пыль. Выпить воды — вон фляга открытая стоит. Трубки положены в круг на деревянной переносной пепельнице Ханосукэ, как я видал уже не раз на наших ночевках. Трубки еще теплые. С дымком.

И никого.

Я поднял незнакомую круглую коробку табака, оказавшуюся у пепельницы, — не видел ее у наших раньше, взял в пальцы немного, принюхался — знакомый запах, что-то еще кроме дорогого сорта сендайского табака, какой никто из наших не курил. Но что?

Что-то знакомое. Лекарственное.

Я медленно поставил коробку обратно, озираясь, задумчиво поднес к носу пальцы с запахом табака и вдруг понял.

Молочко маков!

Опиум!

Одурманены? Отравлены?

Хання-Син-Кё сам выскочил из ножен — и тогда тот, кто следил за мной из тени над стропилами, с шумом сиганул через проломленную крышу в кусты за храмом и понесся по лесу прочь, молодой и быстрый, как стрела. Выскочив вслед за ним, я не разглядел почти ничего, только темный цвет одежды. Он понял, что я понял, и теперь бежит за помощью — туда, куда утащили прочих. Сколько их там, если разом смогли унести пятерых? Много. И недалеко.