— Благословенная эпоха мира, молодежь и не задумывается, на ком женить станут. А ведь были времена, когда твоему деду, чтобы жениться, очень многое пришлось предпринять и так далеко забраться, что тут и не представляет уже никто.

— Расскажите! — мне стало интересно. — Расскажите, учитель!

Его пришлось поупрашивать, но в конце концов Мацуда усмехнулся и начал свой длинный рассказ об испанском ронине.

Глава 7

Испанский ронин. Обычная пиратская история

Когда их корабль взяли на абордаж в третий раз и джонка в третий раз перешла из рук в руки, Масахиро уже не находил сил чему-то удивляться.

Идея о непостоянстве всего сущего находила ежедневное подтверждение, и Масахиро мог только смириться с почти невыносимым стыдом пленения и покориться непреодолимому.

Ураган отнес их судно от флотилии, следовавшей в земли южных варваров, и оно сначала пало жертвой вако с Танэгасима, которые, посадив пленных в колодки, погнали судно к китайскому берегу, где под покровом темноты белозубые тямы с клинками в этих белых зубах полезли из воды на борт, перерезали малую команду, оставленную вако на судне, и повели джонку под ветер, к югу, не обратив на колодников никакого внимания.

И вот их борт в третий раз штурмуют.

Малайцы, устало решил Масахиро, совершенно без сил, почти уже готовый умереть на сырой бамбуковой палубе.

Но умереть ему не дали.

— Эй. Эй, ты. Да, ты. Ты из Этидзэна?

Масахиро открыл глаза, глянул на того, кто говорит.

Здесь был кое-кто в худшем положении, чем он. У окликнувшего Масахиро человека были забиты в колодки не только руки, но и ноги. Остатки пришедшей в полный беспорядок прически, такие же космы, как у самого Масахиро, выдавали в нем воина.

— Да, оттуда, — отозвался Масахиро.

— Соседи, значит, — широко улыбнулся колодник. — Ты смотри, когда малайцы тямов за борт покидают да к логову своему корабль поведут малой командой, не зевай, мы их перебьем.

Взгляд Масахиро, брошенный на колодника, был настолько очевидно полон недоверия, что колодник засмеялся.

— Ты не беспокойся, мы это уже делали. Держись только рядом, понял, да? Меня Мацуда Хирото зовут.

— Я Масахиро, — был ответ.

Масахиро откинулся на палубу и понял, что жизнь куда переменчивее, чем он мог когда-то допустить.

Солнце кануло за горизонт. Пираты выбрасывали за борт тела прежней команды. Затем большая часть вернулась на атаковавшее их судно, безобидное с виду проа с балансиром и бамбуковым парусом, частое в этих неспокойных водах, а горстка людей, оставшаяся на борту, быстро подняла единственный парус, и, судя по развернувшимся в быстро темнеющем небе звездам, шли они к Южным островам.

— Масахиро, — тихо произнес колодник, не открывая глаз. — Ты их посчитал?

Масахиро действительно их посчитал, совершенно бездумно, но его учили оценивать силы врага, ну и вот…

— Десять… — так же негромко отозвался Масахиро.

Колодник повернулся и сказал кому-то, кто прятался в темноте у него за спиной:

— Диез…

Десять по-испански, подумал Масахиро. Он не видел того, кто прятался за спиной колодника, пока тот не пошевелился и из тьмы не показались огромные бледные руки и могучим напряжением не разогнули согнутое в замке колодки звено цепи. Мацуда Хирото тихо вынул из колодки освободившиеся руки, избитые в запястьях до мяса, оскалился, растирая ладони, пока ему освобождали ноги.

Новый экипаж корабля, занятый частым лавированием против ветра, не обращал на положение пленников какого-то внимания.

Тихо перебравшийся через Мацуда огромный человек с гривой засаленных волос и огромной нечеловеческой бородой взялся за звено цепи в замке колодки и разогнул ее нечеловеческим усилием. Тихо освободив Масахиро от колодки, он вручил ее в слабые руки Масахиро — вот тебе оружие, — и Масахиро понял его ясно и принял его.

Судя по следам на запястьях и голенях, там, в темноте, этот огромный человек разломал такие же колодки…

Южный варвар, подумал Масахиро. Испанец.

Пользуясь темнотой на носу корабля, — а на корме пираты зажгли масляный фонарь, — колодники подобрались ближе к единственной мачте. Огромный испанец, дождавшись очередного поворота против ветра, когда рею с парусом перебросило на другой борт, подскочил к крайнему малайцу, схватил его за шею и как котенка бросил за борт вслед за реей. Короткий выкрик кончился всплеском за бортом.

Пираты на корме заорали разом, сгрудились у борта, глядя в темноту, они решили, что их товарища выбросило за борт ударом реи, понял Масахиро. А тем временем испанец прокрался к ним сзади, а там и Мацуда с занесенной колодкой, и Масахиро следовал за ними, глубоко дыша, широко распахнув глаза.

Еще один малаец полетел за борт — испанец, отобрав у него кривой нож, выбросил его за борт. С щелчком, каким ломаются орехи, Мацуда врезал по бритой голове следующего.

И Масахиро нанес свой удар, разворотив доской лицо обернувшемуся человеку, скособочив ему набок нос.

— Защищай его спину! — выкрикнул Мацуда, бросаясь следом за так страшно взревевшим испанцем, что Масахиро самому стало слабо в ногах. С малайским ножом в одной руке и доской от колодки в другой испанец бросился вперед, и Масахиро прикрывал его спину.

Хруст доски, треск пропоротой кожи, хрип, скрип железа по кости — все смешалось на фоне собственного нечеловеческого воя, который с отдаленным удивлением слабо слышал Масахиро. Он следовал за испанцем справа, отбивая доской руки с ножами и сам нанося удары, а слева за испанцем шел Мацуда.

Фонарь на корме внезапно погас, и схватка решилась в полной темноте.

Дважды раздался дикий рев варвара, и дважды раздался плеск выброшенного за борт тела.

Масахиро стоял, тяжело дыша, на качающейся палубе, и не видел ничего.

Потом огонь на корме зажгли. Это Мацуда, щелкая кремнем разряженного пистолета, поджег фитиль.

Масахиро огляделся: на палубе лежало два тела и больше никого.

А потом из темноты под кормовой надстройкой выдвинулся огромный, как валун, испанец с узким длинным мечом с кованой чашкой на перекладине гарды в лапе, поцеловал светлое лезвие потрескавшимися губами и захохотал гулко, словно бог грома, скатившийся с гор.

Его звали Блас Руис и как-то еще длинно и уже совсем непроизносимо.

Мацуда звал его Руис-доно и был ему беззаветно предан.

Такой же, если не больший, соблазн испытывал и сам Масахиро. Это было бы правильно назвать его господином после той ночи и оружия, полученного из его рук. Но…

— Повторяй. Богородице, Дево, радуйся, будь благословенно чрево Твое…

— Послушай, Мацуда, зачем? Зачем мне учить эту бессмысленную мантру неведомой заморской секты, я из нее ни слова произнести не могу!

— Учи, Масахиро, учи. Там, куда мы плывем, эта секта очень влиятельна, сам Ода принимал их в Киото и был к ним благосклонен. Господин Руис исповедует ее учение. Учи, Масахиро, говорю тебе. Учи.

Уже второй день они плыли на юг. Ветер наполнял парус, вода журчала за кормой.

Мацуда взялся за обучение Масахиро, после того как во время первого совместного приема пищи Руис покосился на Масахиро, не повторившего застольную мантру, и пробормотал нечто неприятное:

— А. Нехристь…

И Мацуда взялся за вразумление попутчика, беспокоясь за его будущее.

Все они были попутчики, все они хотели попасть на Южные острова, Филиппины, как их называл Руис. В Манилу. Там у Масахиро были знакомцы в японском квартале на Желтой площади, и он надеялся на их поддержку. Мацуда надеялся на воинское счастье своего Руиса-доно.

Сам Руис надеялся только на себя.

Потому он точил меч между едой, молитвами и сменой паруса.

Работы с парусами было очень много, они постоянно что-то тянули, вязали, меняли курс и очень мало спали. Мацуда зарядил свой пистолет порохом из роговой пороховницы, найденной в кормовой каюте, а Масахиро разобрал один из малайских ножей, насадил его кривое лезвие на длинный бамбуковый ствол и получил нечто вроде привычной нагинаты.